– Мне показалось, что там, в машинке, это предусмотрено, – Ярослав покосился на кораблик. – На карте вроде как указывается: куда можно соваться и куда нельзя. Так мне показалось.
– Слушай, а ты выдержишь? – спросил Олег. – Что-то ты совсем зелёный.
– Выдержу, – сказал Ярослав. – Во-первых, надо. Во-вторых, больше не буду соваться, куда не следует. Выдержу.
Голос его звучал твёрдо. Даже чересчур твёрдо.
– Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, – неожиданно сказал Михель. – Так?
– Философ, – сказал Олег. – Сын философа и внук философа.
– Второе и третье – это про Владимира, а не про меня, – педантично уточнил Михель.
– За Владимира – очки на носу завя… Уй! – взвизгнул Вовочка, привычно уклоняясь от подзатыльника.
– А ты знаешь, чем кончается этот ряд? – продолжил Олег воспитательный процесс.
– Чем?
– Лучше плохо умереть, чем хорошо уснуть.
– Ни фига себе. Точно не наоборот?
– А вот. Но будем считать, что это реакционное заблуждение.
В салоне кораблика что-то довольно громко щёлкнуло, и голос Артёма восторженно произнёс:
– Ух ты!
– Что такое? – вскинулся Ярослав.
– Сундук открылся, – сказал Артём.
– Никто не разбегается?
– Не. Тут всё уложено… Вот это точно лодка. А это, наверное, рация. А это – ружьё.
– Не трогай, – быстро сказал Олег.
– Я и не трогаю, – сказал Артём. – Я глазами смотрю. А Вовочке сейчас в лоб закатаю.
– Чё сразу в лоб! – возмутился тот. – Я уже тоже ничего не трогаю.
– Мушкетёры! – рявкнул Олег. – Прострелите наше такси – пойдёте пешком. Причём совсем в другую сторону.
Вовочка высунулся из салона.
– А вы куда собрались? День в разгаре.
Ярослав шумно выдохнул.
– День-то он день, только… Парни, – обратился он к сыновьям, молча и угрюмо сидевшим чуть в сторонке. Основательно вбитую отцом привычку не соваться под руку не могло поколебать такое мелкое происшествие, как появление инопланетянского корабля, с водителем или без. – Подъём. Все планы меняются. Грузите быстро обоих пациентов в машинку, устраивайте помягче – и дуйте в город, к тётке Софье. Перехватят до города – возвращаетесь с дальнего выгона. С тёткой условитесь, что вы у неё ночевали. Дома вас нынче не было – слышите? Знать вы ничего не знаете и ведать не ведаете. Не видали никого, не слыхали и вообще глупые, как пробки. А мы пока напрямки до зимовья ломанём, а там уж будем думать, что дальше. Чует моё сердце, близко они, гады. Как бы нам тут много гостей не дождаться.
– Зимовье, оно ж за рекой, – удивился Артём. – По дну поедем, пан Ярек? На мосту-то мостовой.
– Учишь батьку детей делать, – покачал головой Ярослав. – Нехорошо. Броды знать надо. Да и машинка эта, мне показалось, не только по земле способна… Ну всё, хватит языками молоть – к делу.
Через пять минут сборы были окончены. Ярослав, преодолевая страх и отвращение, надел шлем. Кораблик чуть слышно зажужжал, приподнялся над землёй и как бы поёрзал на месте, примеряясь к броску. Сыновья смотрели вслед. Раз – и только трепещущие ветки…
Они переглянулись и побежали в другую сторону – экономичный бег короткими шагами, локти прижаты к бокам, раз шаг – вдох, два-три-четыре – выдох.
А примерно через час лощиной прошла группа жувайлов с косицами – шесть человек. В руках у них были дубинки, короткие копья и новенькая прижигалка, выставленная на максимальную мощность…
Над ними парила шпионская птица.
Надо отдать должное матери – она только побледнела, но ничего не сказала. Спартак в больнице у доктора Вейцеля – значит, обойдётся. Вейцель заново изобрёл пенициллин. И руки у него золотые. Всё будет хорошо. Сейчас важнее другое…
– Быстро пошли, – скомандовала она. – Надо рассказать и Климовичам, и Герде Яковлевне. Ах, Олег, ах… – она проглотила слово.
Артур посмотрел на неё и подумал, что первоначальный план придётся чуть подкорректировать: он должен сказать всем, и матери в том числе, одно и то же: они были в коптильне пана Ярослава и видели всё случившееся своими глазами. А то мать заведётся, что врать плохо, надо говорить правду и только правду, взрослые сами разберутся… чёрта лысого они разберутся. Проверено.
То есть – врать, как решили, но всем без исключения. Жаль, что Портос выпал из игры. Когда придёт в себя, немедленно потолковать с ним, предупредить.
За Гердой Яковлевной бегать не пришлось – её встретили по дороге к Климовичам. Она увидела Арамиса и бросилась навстречу:
– Что случилось?
– Успокойся, Герда, – сказала мать. – С Мишкой твоим всё нормально. Просто Спартак заболел, Артур его с полдороги до больницы на себе тащил. Хуже другое… в общем, пошли с нами, Артур всё расскажет.
В доме Климовичей было сыро и почему-то пахло пелёнками, хотя самый маленький, Вовочка, из пелёнок давно вырос. А ещё стены пропитались запахом идеологической войны и непримиримости. Жить в этом доме не хотелось – только спорить, со вкусом, с блеском, поражая противника неожиданными аргументами, жгучими парадоксами и остротой мысли. Странным образом Артурчику это помогло. Едва начав говорить, он ощутил себя в родной стихии иезуитского монастыря и интриганства – как он их себе представлял.
На первый раз – хорошо понимая, что он не последний, – Арамис постарался сделать свой рассказ коротким, понятным, но немножко сбивчивым.