– Никак, Олежа, тебя ночью вдохновение посетило. Сподобился.
– Может, и вдохновение, – накатил Олег для закрепления педагогического эффекта. – Не сплю ж ни черта. Немножко порисовал, устал быстро, руки теперь как грабли, а потом вот…
– А что рисовал? – спросил Михель.
– Да картинки для нашей кошки. Её Тейшш зовут, запомнили? Надо же с ней как-то договариваться. Ты, Ярослав, глянь потом, чего сообразишь, ты ж у нас к языкам способный. И парней загрузим, дети должны легко обучаться. А то сколько я ещё говорящим протяну…
Похоже, Олег и вправду сильно сдал. Раньше произнести подобную фразу при учениках – у него бы язык просто не повернулся. Мальчишки неловко затоптались, разом забыв и о завтраке, и о раненой кошке.
Пришлось Дворжаку заворчать и навести маленький шухер. Быстро разогнал кого по воду и за дровами, кого за жратвой. Можно есть бутерброды или нельзя – вопрос спорный, равно как и про скорость детского обучения (Ярослав тоже склонялся к этой точке зрения, но многолетняя практика средних школ – что земных, что местной – в теорию упрямо не укладывалась), а вот жрать заготовленный неприкосновенный запас – уж точно никуда не годится. Жратву надо добывать. И главное: с какой скоростью эти спиногрызы учатся – ещё никому точно не известно, а вот забывают они всё – со свистом. Это паршиво, но сейчас весьма кстати.
И день, начавшийся с Олежкиного литературного дебюта, неторопливо поволокся дальше. После вчерашнего решения никуда пока не соваться, а ждать, что скажет по выздоровлении подобранная кошка, времени вдруг оказалось – никогда у мальчишек столько не было. Будто пятнадцать уроков русской грамматики подряд. Или даже сто.
После завтрака Артём прибрался в доме, вымыл посуду, рассортировал отмокшие корешки, поставил вывариваться, наладил стол, скособочившийся, когда накануне второпях заносили на носилках кошку – Тейшш, сказал Олег, – заготовил дров и сложил новую растопку, осмотрел и почистил одёжку и обувь – а солнце едва-едва передвинулось ближе к зениту. Разговаривать не хотелось, и Артём, сказавшись, ушёл на старицу рыбачить. Никто не опасался погони: ушли они далеко, куда дальше, чем успели бы добраться пешком, а укрытые дождевым лесом берега старицы не просматривались и с неба. Уговорились, что вернётся к дождю.
Всё-таки хорошая штука – дневной дождь. Конечно, кто дураки, кто зазевается да вымокнет вусмерть, хоть разочек, те его шибко не любят. Так сами и дураки, нечего было птичек-шляпников считать. Они, конечно, красивые – наподобие разноцветных карнавальных шляп, которые на Земле, говорят, по большим праздникам делают, а вот самих шляпников на Земле, говорят, совсем и нету. А на Мизели перед дождём для шляпников самое время: рассаживаются по майским деревьям и давай галдеть, хвастаться, кто какие слова запомнил. Как тут дураку не заглядеться, не заслушаться. А дождик – он и вот он. Шляпники тогда надуваются, замолкают и сидят неподвижно до самого конца дождя, разбухают, водой запасаются. А раззява пусть считает, сколько в больнице проваляется – дневной дождь холодный, почти ледяной, вода с большой высоты хлещет. Хоть шляпа на тебе, хоть дождевик, хоть беги, хоть прячься – ливень всё промочит…
А пан Ярек хитёр. Судя по припасам да приметам, это своё логово он уже не первый год ладит, расширяет грамотно, запасается – а ведь не то что их, мушкетёров, он и сыновей своих если сюда водил, то хорошо двоих-троих. Никогда здесь много народу за раз не было, хотя место – подготовлено. А средним своим при расставании сказал – в зимовье буду. Без намёков сказал, без нажима, а это значит, что про логово они не знают.
…С самого раннего детства Вовочка славился общительностью и способностью встрять в любой взрослый разговор. Желания взрослых при этом в расчёт не принимались – только грубая физическая сила. А вот сегодня и позвали его – и куда! инопланетянский язык учить! С инопланетянской кошкой объясняться! – а не захотел… Что с тобой, Вовочка, не заболел ли? Никак сам с собой разговариваешь? – Да нормально, пан Ярек, задумался. Всё путём. – Ну тогда ладно…
А ладно было не очень-то.
– …ты там не это… не расстраивайся, слышь? И не думай, я ничего такого делать не стану – просить, чтоб знак подал, или дрессировать там… Ты делай что хочешь. Просто я с тобой разговаривать буду. Тебе ж, наверно, темно под землёй. И холодно. Хотя Олег вон говорит, что холод чувствовать перестаёт. Значит, наверно, не холодно. Зато ничего не видать. А я тебе всё-всё буду рассказывать. Только не соображу, с чего начать. Жалко, что ты спросить чего-нить не можешь. Или можешь? Нет, я не спрашиваю, это я просто так сказал…
Вовочке было не до инопланетных кошек. Он пытался установить контакт с собственным горным Духом. С того момента, когда в приручившемся Духе ему померещился Серёга, Вовочка перестал бояться. Серёга никак не мог сделать ему ничего плохого. Чудо, что он узнал и вспомнил младшего брата, но если бы у самого Вовочки был младший брат, он бы его тоже узнал хоть среди ста человек. И искать бы пошёл хоть до самой Иглы. Он просто маленький был, когда Серёга пропал. Он бы так просто не сдался. Правда, про Жерло тогда, наверное, никто не сообразил, да и сам Вовочка вряд ли бы додумался. В Жерла только полные психи суются… Хотя, если Серёга живёт в Жерле, значит, он туда полез? Значит, там что-то нужное было, может, тоже спасал кого-то и не оберёгся. И вообще, тогда полез, а теперь вылез. Будет жить рядом с братом, и всё будет хорошо. Чем с отцом собачиться, лучше с кем угодно разговаривать. А уж тем более с Серёгой.